О чем мы тоскуем, когда тоскуем по СССР
«Но только когда напьюсь, мне снится Советский Союз», — пел Сергей Шнуров в самом начале 2000-х. С тех пор повзрослели дети, Союза уже не видевшие, иронически-китчевая мода на советское — симачевские футболки и проч. — изрядно осточертела, а новая российская власть приложила максимум усилий к тому, чтобы Союз не снился, а прямо-таки мерещился наяву. И все-таки, несмотря ни на что, по-прежнему снится. Новые клипы молодых музыкантов чуть более, чем полностью, нарезаны из советского кино и мультфильмов, ролики Пьехи на фейсбуке мелькают не сильно реже, чем клипы Леди Гаги, по ЖЖ разлетаются цветные фотографии Москвы 30-х с восторженными комментами: как же было хорошо, как прекрасно.
Кажется, это какой-то новый сорт ностальгии — не имеющий отношения к митингам КПРФ, «Старым песням о главном» и воспоминаниям о колбасе за два двадцать. Советская цивилизация, к добру или худу, окончательно уехала в прошлое, и смотреть на Москву 30-х можно теперь совершенно незаинтересованным взглядом: это ностальгия по временам, в которых нас не было и, кажется, никогда уже не будет, с тем же чувством российский зритель смотрит сериал «Mad Men». И уже не так важно, что по соседству с офисами роскошных мужчин с Мэдисон-авеню митинговали «Черные пантеры», а по пустынным улицам Москвы 30-х ездили черные воронки: внимание к тому времени не связано с желанием вернуться в него или воссоздать его в будущем, в нем по-настоящему цепляет что-то не имеющее отношения к политическому строю или повседневному быту. А вот что?
«Тоска по советскому — не более чем скрытое желание жить в более человеческом ритме»
Позднесоветская реальность дана нам в ощущениях единственным образом — в позднесоветском кино. Психологи утверждают, что давние воспоминания со временем замещаются в сознании воспоминаниями об этих воспоминаниях, в результате мы помним (даже те, кому есть чего помнить) не довольно жесткую реальность 60–70-х, а «Три тополя на Плющихе» или в лучшем случае «Три дня Виктора Чернышева». И пожалуй, главное отличие этих тополей и дней от их нынешних аналогов — помимо того что машин было мало, и юбки носили другого фасона, и у актеров такие лица, каких сейчас не бывает, — заключается в ритме и интонации. Советское кино — даже какой-нибудь совсем уже перестроечный «Курьер» — развивается в темпе, совершенно не свойственном нынешней жизни (не говоря уж о фильмах): вот герой медленно выходит из подъезда, спокойно идет через двор, встречает приятеля, останавливается, говорит, слушает. И никто никуда не спешит, даже курьер, которому вроде бы по должности положено. Ну и собственно разговоры — как правило, медленная, спокойная речь, с долгими паузами, которая чисто физиологически воспринимается иначе, чем приблизительно 100% современного российского ТВ и радио с его агрессией на грани истерики. Нынешняя тоска по советскому, как правило, не более чем скрытое желание жить в более человеческом ритме, и чтоб на тебя не орали, и ничего такого уж специфически советского в этом ощущении нет.
И безотносительно к отношениям с нашим советским прошлым и перспективам нашего общего будущего — этот ритм и эта интонация, как Царство Божие, всегда внутри нас. Хотя бы в виде воспоминаний.
Иллюстрация: Юлия Якушова
Все, что мы помним о Москве 60-х, — что людей было мало, а машин еще меньше. И еще все было черно-белое.
Комментариев нет:
Отправить комментарий